Я выбрала минутку, чтобы черкнуть несколько слов. Каким ужасным оказался январь 1942 года (и начало февраля)! Холод, непрерывные морозы доходили до 36°, голод, кошмарные бытовые условия: ни света, ни воды. Из-за отсутствия сломанных на дрова уборных страшные антисанитарные условия. Трупы людей, умерших на улицах от истощения, и в квартирах неделями не убираются. Ежедневные пожары, которые из-за отсутствия воды не тушатся и дома горят иногда в течение недели. Благодаря ослаблению мозговой коры граждан, вследствие голодовки выступили самые низкие инстинкты. Бандитизм широко развит. У детей из рук вырывают полученный хлеб, то же и у женщин в темноте. Врывание в квартиры и обирание всего ценного и съестных продуктов широко применяется. Наконец, людоедство. В больнице находят валяющимися отрезанные детские ручки и ножки, у нас во дворе труп студента с вырезанными ягодицами и щеками, на рынках продают студень из людского мяса и из конского навоза, обработанного под дуранду, продают лепешки, вызывающие кровавые поносы после их употребления. Вот это я считаю ужасом!

Что артиллерийские обстрелы и бомбежки в сравнении с этим кошмарным состоянием нашего красавца – города Ленина, колыбели революции. Рассудок отказывается верить, что мы дошли до такого состояния. Москвичи почувствовали весь ужас положения Ленинграда и поделились своим пайком с ленинградцами. Об этом сообщал по радио Попков, уговаривал граждан еще денечка 2 потерпеть – не умирать от голода, но упрямые граждане не внимают его уговорам мрут как мухи и чем дальше, тем больше, так как эти 2 денечка растянулись уже на неделю. Говорят, около 2 миллионов граждан Ленинграда уже погибло от холода и голода. Этого только, конечно, и надо было немцам. Сейчас в связи с этим среди народа идет ропот, некоторые, и их много, ждут избавителей немцев, но, конечно, это все говорят люди не сознательные, доведенные до отчаяния.

Вот до чего довел ленинградцев людоед Гитлер!

Меня крайне удивляет, почему до сих пор не уничтожили это взбесившееся чудовище, которое пожрало столько человеческих жертв, в особенности в нашей многострадальной родине. Ведь есть и были же сознательные люди, хорошо понимающие, какой ужас человечеству несет за собой гитлеризм. Только сейчас и на меня находит отчаяние, я тоже потеряла несколько родных, все молодых, способных, погибших в результате голода. Я уже теперь не могу, как раньше, уговаривать, убеждать; такого положения дальше выносить невозможно и мы все, вероятно, скоро погибнем, не дождавшись нашей победы. Слишком в кошмарных, нечеловеческих условиях мы живем. И главное нет защиты, не к кому обратиться за помощью. Я уже не мечтаю, как раньше, насладиться нашей победой, я знаю, что я ее не дождусь, не выдержу. Я уже потеряла 22 кг, и продолжаю катастрофически падать в весе. Но я только мечтаю закончить некоторые работы. Их 8 – 2 последних оборонных закончены только что в декабре 1941 года и я заканчиваю изложение. Но мне хочется очень, чтобы не пропала работа, начатая еще в 1921 году с Иваном Петровичем Павловым и законченная при академике Л.А. Орбели в заведоваемых им лабораториях Ивана Петровича, касающаяся очень важной проблемы заболеваний и между прочим рака. И, несмотря на все неблагоприятные условия жизни, я, пользуясь каждым моментом света, пишу, даже по ночам, когда иногда дают свет на 1–1½ часа, но я так сейчас ослабела, что даже по временам перехожу с места на место, шатаясь, а раньше, в недавнее время, я могла с небольшим перерывом, всего часовым на обед, завтрак и чай, писать 16 часов подряд, чувствуя после этого только приятную мышечную усталость. Теперь же, благодаря слабости мышц спины, больше З–4 часов подряд писать не могу. (Пишу, конечно, сейчас без всякой литературной обработки, сообщая только фактический материал). Прописав 3–4 часа я, чувствуя боль в спине, должна полежать на диване, дать отдых наболевшим от напряжения спинным мышцам и опять приниматься. Но это я безропотно переношу, но я боюсь одного, чтобы моя высшая нервная деятельность, как у наших подопытных собак, не ослабела от всех этих кошмарных условий и переживаний. По временам кажется, что разум слабеет, мысль теряет свою ясность, но пока мне это кажется, а может быть, это так и на самом деле? Ну, как-нибудь, только бы успеть изложить хоть кратко полученный за эти годы огромный фактический материал, касающийся в общем влияния функционально измененной ослабленной нервной системы на развитие патологических процессов в организме. Тогда, исполнив это, я, вспоминая добром всех хороших людей, так сердечно и внимательно ко мне относившихся после смерти Ивана Петровича и в том числе одного из главных моих доброжелателей академика Л.А. Орбели, я с большим чувством благодарности к ним окончу свое бренное существование. И мне непременно хочется быть похороненной на Волковом кладбище вблизи моего самого верного друга Ивана Петровича Павлова. Все, что имею, как я уже письменно передала раньше Л.А. Орбели, я завещаю в лабораторию Академии наук в его полное распоряжение и ему самому, с указанием, кому что дать на память.

Надеюсь, что моя просьба будет исполнена, хотя бы за мою 32-летнюю работу в павловских лабораториях.

Уже 1 апреля, а я все еще жива. И я довольна, главная работа, хотя, конечно, и не так, как я хотела, закончена. Но сейчас строго относиться к слогу и литературному оформлению работы не приходится. Я потеряла уже 28 кг веса. Для меня февраль и март были кошмарными в смысле питания. Швейцариха с детьми, которой я в продолжение 5 лет много помогала и теперь в продолжение тяжелых месяцев поддерживала, оказалась негодной, неблагодарной и, как выяснилось, уже давно систематически меня обкрадывала.

Сначала потеряла продуктовые карточки, следующий месяц у нее украли, а затем все забрала себе по моим карточкам, и когда я их у нее отобрала, она призналась, что, кроме риса и макарон, «всяких крупов» у меня таскала. Оказывается, систематически обкрадывала всех жильцов, принося им значительно меньшую порцию, чем полагалось. Эти ее махинации открылись и у нее все забрали свои карточки. Меня же она обкрадывала и дома, пользуясь моим полным доверием. Она мне топила плиту и делала всю черную работу. В результате я осталась без всего и наверно бы погибла от истощения, если бы время от времени мой доцент по кафедре физиологии и патологии в.н.д. им. И. П. Павлова профессор Долин И., особенно, его трогательно заботливая по отношению ко мне жена – 3–ая И.И. по временам уделяли свои госпитальные порции. Правда, это было всего 3 раза, но они пришлись на самые трудные моменты. Тронула меня заботливость. Даже свечи и мыло не забыли принести мне в Женский день, а также необходимые медикаменты – витамины и ягодный сок. Дважды снабжали меня дровами и даже мешок угля прислали. Совершенно я не ожидала, чтобы он проявил именно в самые тяжелые минуты настоящее товарищеское отношение, я ему и его жене никогда этого не забуду. Мне в Академии наук в начале февраля был назначен спецпаек, но прошел февраль, март подходил к концу, а я ничего не получала из-за обычной волынки. Откуда-то узнали из ВИЭМа о моем критическом положении, ко мне явился В.Е.Д. как добрый гений. Переговорив с директором Ленинградского филиала. ВИЭМ Мусаэляном С.Х., они решили обратиться к начальнику Санитарного Управления Верховскому назначить мне госпитальный паек. Я несказанно была тронута этим, но отказывалась из-за того, что мне уже назначен спецпаек, но я его не получаю. Тогда Д. от себя написал бумагу и позвонил Ф–ву – секретарю Обкома по делам высшей школы о срочном назначении мне пайка, и его мне дали сразу же, а то в Академии уж говорили об апреле. Но я все-таки перед этим перенесла тяжелую голодовку в течение 6 дней, которая очень подорвала мои силы и я сейчас не знаю, смогу ли восстановиться, так как, несмотря на паек, продолжаю худеть. Произошло это оттого, что я масло 200 г, которое мне полагалось по карточке, получила не тогда, когда выдавалось (17-го), а лишь 23-го. А так как я каши не люблю, хлеб не ем, а без масла и совсем в рот ничего не брала, то 6 дней я пила только крепкий чай. Я ждала этого масла каждый день как манны небесной, и денег дала уже 10 дней назад, чтобы по какой угодно цене купить, но ничего не получила и всего досаднее, что масло было на руках и было с кем послать, но, вероятно, с голоду ум за разум зашел, забыли о том, что я хлеба не ем и каши без масла, значит осуждена на голодание. С теплым чувством я вспоминаю также пришедшую ко мне на помощь в самую трудную минуту и нашего коменданта ВИЭМа Н.С. 3-к, которая, видя, что меня кругом обирают (от 3–5 человек бывали в день посетители, которые иногда не только не просили, а прямо требовали хлеба и еды), взялась брать мне продукты, топить печи, выносить нечистоты, носить воду и т.д. Я тоже со своей стороны старалась всем, чем только можно, помочь ей. Она тоже опухла, недоедая, и я, отдавая ей половину своего хлеба и делясь всем остальным, давая ей большую часть из своего пайка, значительно подкормила ее и теперь она чувствует себя хорошо, а я с ней спокойна. Да, помощь пришла оттуда, откуда и не ожидала. Директор ГИДУВа И.С.В. тоже приезжал ко мне, привез денег, обещал привести банку сгущенного молока (молоко я не видела уже 7 месяцев) и шоколад. Пока его нет, я жду с нетерпением, но прошло уже 2 месяца, и я ничего от него не получила.

Сейчас, ввиду очень острого момента, идет очень усиленная эвакуация граждан из Ленинграда. Говорят, мой шеф Л.А. Орбели хлопочет в Москве и обо мне. Я, как всегда, ему за это, как и за все, глубоко признательна, но я не покину Ленинград. Вчера была кошмарная ночь – артиллерийский обстрел нашего района, всю ночь не удалось заснуть, совсем близко попадали снаряды. Конечно, предстоит еще много, много трудностей пережить. Сейчас я беспокоюсь за том моих работ, сданный мною Л.А. Орбели для печати и находящийся вместе с его работами. Боюсь, чтобы эти работы не постигла участь всех наших приборов, приготовленных для эвакуации. Я сегодня просила Г.П. Цуринову, секретаря Л.А. Орбели, убрать их подальше, поглубже в подвальное помещение, чтобы предохранить ящик с работами от разрушения бомбами. Этот том посвящен памяти Ивана Петровича, но по обстоятельствам военного времени он не был отпечатан. Л.А. Орбели по моей просьбе согласился напечатать предисловие к этому тому. Оборонные же работы, произведенные мною в самое последнее время я посвящаю ему – Л.А. Орбели – как достойному преемнику и продолжателю дела Ивана Петровича Павлова, в настоящее время так углубившего и расширившего изучение высшей нервной деятельности. Ну, будь что будет, а пока в ожидании бомбежки примусь за писание остальных работ-опытов, законченных в 1941 году, и произведенных в условиях военных действий. По крайней мере, и мысли будут отвлечены в сторону и с пользой для дела проведу время.

5. IV. Ночью налет аэропланов, сильная бомбежка нашего района, надо мной и рядом со мной вылетели оконные рамы и двери, а также на нашей парадной лестнице дверь. И все-таки Ленинграда я не покину. Верю, глубоко верю в нашу военную мощь, в нашего могучего полководца, гениального стратега, надеюсь на хороший исход. Ленинграда не покину ни за что. Может быть, это уже последние мои строки, все может случиться! Во всяком случае близок час освобождения и возрождения нашей родины – и это большое утешение для всех нас теперь!

19. V. Все еще жива, с питанием стало лучше, но с 1-го мая и особенно 15-го в ночь с 17–18 часов военные действия достигли кульминационной точки. Ночь на 18-е сплошной гул от воздушного сражения. Был большой налет, но наша гордость – сталинские соколы, вступив в бой с истребителями, не допустили бомбардировщиков.

Я довольна сейчас бесконечно, хоть может быть и плохо, но я все-таки успела зафиксировать весь свой фактический материал. 27.X. в ВИЭМе будет Павловская сессия совместно с санитарным управлением, меня очень просили сделать доклад, касающийся моих оборонных работ. Хотя работа написана и переписана на машинке, доклада я делать не в состоянии – комкать не хочу, а там около 80 таблиц, которые я зарисовать сейчас не могу из-за слабости (я все нисколько не поправляюсь физически), поэтому я ограничусь только тезисами 2, а может быть и 4 оборонных работ. С июня месяца, если позволят условия работы, я буду продолжать дальнейшие наблюдения над изменением высшей нервной деятельности животных под влиянием устрашающих факторов военных действий. Физически чувствую слабость, но духом бодра как никогда и как никогда верю в нашу скорую победу, в наше освобождение.

Только бы судьба сохранила нашего Сталина – залог нашей победы. Недаром Бивербрук, за выступлением которого я всегда слежу, на ежегодном собрании Американского Общества газетных издателей выступил 24. IV с речью, говоря о некоторых близоруких людях, которые

утверждали, что мы допускаем ошибку, когда вручаем оружие коммунистам, сказал: «Коммунизм под руководством Сталина создал самую доблестную, боевую армию в Европе. Коммунизм под руководством Сталина показал такие примеры патриотизма, которые соответствуют лучшим образцам, известным в истории человечества. Коммунизм под руководством Сталина заслужил одобрение и восхищение всех западных стран. Коммунизм под руководством Сталина создал лучших генералов этой войны. Сталин, – заявил далее Бивербрук, – обладает огромными военными и политическими знаниями. Он является мастером тактики, и он добьется разгрома противника».

Все то, что говорил Бивербрук, – не слова, а факты. Сталин добьется разгрома противника, это так и будет и будет, как сказал он, то есть скоро. В течение лета и осени война будет закончена.

Победа будет за нами!

Значит все будет хорошо, скоро засияет солнце над всеми нами, и мы все под его живительными лучами оживем!