Вчерашняя радость, вызванная очередными приказами нашего Сталина, вновь побудила меня взяться за перо. Не могу молчать, когда сердце так переполнено восхищением, радостью и гордостью за наших доблестных бойцов и командиров, во главе с одним из высших представителей человечества. Сегодня жду, не дождусь Льва Николаевича Федорова, с которым смогу искренно разделить свою радость, а радость велика и ее требуется для дальнейшей спокойной работы отреагировать.

Надо сказать, что Федоров остался прежним. Ни власть, ни что другое не изменило его. Он по-прежнему остался кристально честным человеком и страстным организатором, потому то я его так люблю и так охотно говорю с ним. Конечно, и он в свое время допустил много ошибок, слишком веря в людей и надеясь на них, но которые не оправдали его доверия. По-прежнему он занимается моим политическим воспитанием и, кроме обычных газет и журнала «Британский Союзник», которые я проглатываю, он принес мне и выписываемый им журнал «Большевик».

Входя в мои бытовые и сейчас еще более нелегкие условия – мне в 70 лет впервые в жизни приходится лазать на высокую лестницу, на которую я не рисковала влезать в течение 50 лет (голова кружилась), для того чтобы законопатить и заклеить окна, так как присланная ко мне для этого работница за 5 часов закончила ½ окна, да и меня порядком утомила. Я принялась сама за это дело и за 2 дня закупорила и заклеила 5½ окон. Лев Николаевич, зная, что у меня нет жареного кофе, а сама я не могу стоять у плиты, поэтому он даже сам сжарил его для меня и принес. Я бесконечно благодарна ему и его милой жене Александре Соломоновне (Але), которая заботится обо мне и многое покупает, так как я до сих пор не имею лимита, несмотря на то что в течение 8 лет заведую кафедрой им. И.П. Павлова и имею около 200 работ, взяв как основное место Физиологический институт Академии наук, где я состою всего лишь только старшим научным сотрудником. Некоторые дни, когда выйдет сахар и масло, я по-прежнему живу впроголодь, так как хлеб, каши и многое другое все-таки и теперь не ем. А необходимыми мне молочными продуктами и мясом Колтуши меня после отъезда Леона Абгаровича не балуют, потому что я там не живу, не желаю променять свое дело, которое может успешно выполняться только в Ленинграде, на чечевичную похлебку. Меня этим не купишь. Было сказано, если я буду там жить, меня засыпят продуктами. В последнее время, несмотря на обилие молочных продуктов, я за 2, иногда 3 недели получала 2 или 1½ литра молока, которое я люблю, особенно колтушское (рыночного не пью). Затем картошку и другие овощи стали ограничивать и зачастую присылать недоброкачественные. Оказалось, что у заместителя Леона Абгаровича по хозяйственной части была своя политика питания, и я попала у него в 4-й разряд – я, заведующая Отделом физиологии и патологии высшей нервной деятельности животных.

Там оценка идет не по научным заслугам, а по каким-то другим тайным показателям. Получая недоброкачественные продукты, лично для меня неприемлемые, что всегда меня возмущало и оскорбляло, я совершенно отказалась от колтушского снабжения и потому приходится иметь дело с Особторгом, где все безумно дорого, а на рынок, где дешевле, мне посылать некого. Но это все сущие пустяки, ведь я сейчас жива и здорова, и здорова потому, что, начиная с января 1945 года, сплошная радость от наших побед, радостное настроение не покидает и все остальное затмевает. Но вот в феврале я все-таки захворала, жестоко простудившись, схватила крупозную пневмонию обоих легких. Дело в том, что я, исполняя завет Ивана Петровича, где только можно старалась внедрять его учение чтением лекций врачам для усовершенствования. С согласия своего шефа Л.А. Орбели, который является начальником и заведующим кафедрой физиологии (бывшей павловской) в Военно-медицинской академии им. Кирова, я начала там читать лекции врачам для усовершенствования (их было много, 65 человек с лишним). Леон Абгарович всегда присылал за мной свою машину. Первая лекция прошла, на другой день должна быть вторая. Утром перед лекцией Леон Абгарович мне позвонил, что за мной приедет машина его помощника, так как он с кем-то приехавшим из Москвы должен ехать в Колтуши, и прибавил, чтобы я не уходила, а ждала машину, которая непременно приедет вo время. Но машина вo время не приехала, новый шофер опоздал на ½ часа. Сколько я за это время пережила, переволновалась, я, которая никогда не опаздывала ни на лекции, ни на доклады. Я несколько раз выскакивала на улицу, звонила в Академию, но дозвониться не могла. Взволнованная, разгоряченная, я, наконец, приехала в Академию. Там меня ждали, все врачи были уже на местах. Создалось неудобное положение.

Разгоряченная, взволнованная, тем, что хотя и не по своей вине я заставила себя так долго ждать, показав военной аудитории свою недисциплинированность, я в пылу возбуждения не заметила, что профессор кафедры физиологии у Л.А. Орбели А.В. Лебединский, тоже с нетерпением ожидавший меня, совершенно незаметно для меня стащил с меня шубу. Время было холодное, начало февраля, и в аудитории все сидели тепло одетые и в шинелях, так как там температура едва достигала -4 °С. Я же, рассчитывая, что читать лекцию буду в шубе, не раздеваясь, оделась чрезвычайно легко.

В таком возбужденном состоянии я и не чувствовала холода. И вторая лекция сошла хорошо, но по окончании ее я почувствовала, что озябла и только тогда все обратили внимание на то, что я была так легко одета. К сожалению, об этом подумали слишком поздно, только по окончании лекции. Я жестоко простудилась и заболела. (Я думаю, что толчком к моему заболеванию послужила моя нервная травма вследствие пережитого волнения благодаря моему опозданию.) Температура сразу же поднялась до 39° с лишком, появился кашель, головная боль, но, несмотря на все это, я все-таки часа 2 потратила на занятия, чтобы, во что бы то ни стало читать предстоящую мне на завтра третью и последнюю лекцию, тем более что кроме врачей-усовершенствованников на лекциях присутствовали и некоторые профессора из других клиник. Л.А. Орбели, узнав о моей болезни, отговаривал меня ехать на завтра читать лекцию, но я во что бы то ни стало решила читать ее, заявив ему, что я хуже заболею, если не закончу начатое. Ему ничего не оставалось делать, как на другой день прислать мне свою машину. Лекция прошла хорошо, благодаря высокой температуре я читала с особенным подъемом, это, вероятно, оценили слушатели, устроившие мне после лекции овацию. И в дальнейшем своим экзаменаторам заявили, что они в высшей степени довольны моими лекциями (как радовался бы Иван Петрович, который так всегда мечтал о широком распространении среди врачей, полученных нами данных). Приехав домой, я окончательно слегла. Кашель усилился, появилась мокрота. Я заметила ее ржавый оттенок, свидетельствующий о наличии крупозного воспаления легких, но тогда этому я не придала должного значения, решив, что кровь попала из носа или окраска зависела от компота, которым я тогда питалась. Ввиду того, что временная печь, поставленная в большой комнате, где я живу зимой, в третий уже раз развалилась и при восстановлении ее я вынуждена была на один день перейти в кухню, куда был поставлен диван, где я лежала пока ремонтировалась печь.

Это пришлось как раз на 9-й день заболевания (когда чаще происходит кризис болезни при воспалении легких) я вдруг почувствовала необычайно сильную слабость и какое-то совсем особенное состояние в голове. И тут вдруг появился проливной пот, пульс зачастил, стал малым, едва прощупывался, словом, наступил кризис болезни. Хорошо, что рядом, со мной стояло ½ литра сладкого вина, которое я вообще пью мало, но тут я сразу же из горлышка все выпила и здесь же находилось несколько порошков кофеина, который я также не замедлила принять в увеличенной, против обычного, дозе. Только тут я поняла, что у меня действительно крупозное воспаление легких. Температура сразу же упала до 35°, я от слабости буквально упала на диван. Такая пониженная температура от 35–35.2° при наличии резкой слабости держалась в течение почти 10 дней, а затем стала постепенно повышаться вместе с восстановлением сил и улучшением общего состояния. После кризиса кашель и вместе с тем выделение мокроты почти сразу же прекратились. Несмотря на слабость, и раньше в период повышенной температуры я все-таки часто вставала и производила обычную свою домашнюю работу, так как постоянной домработницы у меня уже не было и до сих пор нет, все мои перемерли.

Мои научные товарищи предлагали мне всякую помощь, прислать сестру милосердия для банок, но я от всего отказалась, так как было холодно в квартире, банок я поэтому боялась, и я сама себе делала горчичное обертывание. Особенно чутко и тепло в это время отнеслась ко мне сотрудница Л.А. Орбели Ц.Л. Янковская. Итак, я в 71 год почти на ногах перенесла крупозное воспаление легких, а между тем мы знаем, какой большой процент смертности в эти годы дает крупозное воспаление легких.

Но я не погибла и думаю потому, что слишком сильна у меня была воля к жизни, в то время мне так хотелось дожить до победы! И наконец она пришла, желанная, так долгожданная! Уже 8-го мая, накануне дня объявления победы, ходили слухи, что сегодня объявят о победе, что Леон Абгарович, вероятно, объявит о ней на заседании. В этот день, 8-го, у нас была научная конференция в Физиологическом институте Академии наук, на которой мы все находились в необычайно приподнятом настроении, все время, прислушиваясь к малейшему шуму, к звукам, но никаких новых известий о победе не было сообщено и мы ушли с конференции в возбужденном состоянии, неудовлетворенные напрасными ожиданиями. Возвращаясь, домой, я встретила во дворе Института экспериментальной медицины некоторых работниц, которые о чем-то горячо между собой говорили. Оказывается, и они с минуты на минуту ожидали объявления окончания войны и даже устроили трибуну для митинга. Я все время находилась в таком возбужденном, томительно ожидательном состоянии, что не сомкнула глаз до утра. Наконец 9-го по радио сообщили нам эту радостную весть. Трудно передать это ощущение безграничного счастья, радости и восторга, которые охватили меня. Наконец-то пришла эта долгожданная победа с таким триумфом закончившаяся для нас.

Воображаю, как себя чувствовал в это время наш горячо любимый, самый верный, искренний друг своего народа могучий Сталин, если мы так радостно и бурно переживали это величайшее событие в жизни народов. Он – виновник всех наших побед и торжества, по-прежнему, несмотря на то, что является единственным в мире легендарным героем (по Л.А. Орбели – герой из героев), я уверена, что испытывает большую радость, но не возгордился и по-прежнему остается простым, доступным и самым человечным. Ура, милому Сталину! Пусть счастье всегда неизменно сопутствует в жизни Ему и его близким!

9-го мая днем в Академии наук состоялся митинг, после которого меня тащили говорить по радио, но я всячески отбояривалась и даже прибегла к защите Л. А. Орбели. Я отказалась, потому что была уверена, что не смогу сказать, как следует от избытка чувств, меня охвативших. Мы свободны! И, вероятно, теперь навсегда! Наш Сталин положил основу нашей новой жизни, нашей вечной свободы.

Находясь в таком приподнятом, восторженном настроении, я стала легче относиться ко всем бытовым невзгодам, которые все время так меня травмировали и продолжают травмировать еще и сейчас, в 1945 году, хотя и не в такой резкой степени, как раньше. Свободной, гордой за свою родину, за свое Правительство и за своих бойцов, командиров, за весь свой народ, я в июне отправилась на Юбилейную сессию Академии наук, устраиваемую в 220-летие ее основания.

С удовольствием провела я там время и очень была счастлива на историческом военном Параде победы увидеть (к сожалению, издали, но в бинокль) то, о чем мечтала все последние 10 лет, своего любимого Сталина. И как я досадовала и как я казнила себя, что вторично не поехала в Москву и не была на приеме в Кремле, там бы я ближе увидела Его и других любимых мною членов Правительства, к которым также питаю глубокое уважение, это Вячеслав Михайлович Молотов, который с таким уменьем и достоинством проводил конференцию в Сан-Франциско, и нашего всеми любимого, такого доброжелательного Михаила Ивановича Калинина, также Ворошилова, Вышинского и наших прославленных полководцев Жукова, Рокоссовского и других. Несмотря на проливной дождь и свой почтенный возраст, чтобы лучше видеть парад я, подобно молодым, все время пыталась влезть на парапет.

В общем, парад Победы явился прекрасным, незабываемым зрелищем и оставил самое лучшее впечатление, продемонстрировав величие и могущество нашей родины, и доблесть Красной Армии и ее полководцев.

Очень я осталась довольна, когда к ногам победителя у Мавзолея В.И. Ленина с презрением были брошены наземь знамена со свастикой тех, которые мечтали, сделавшись властителями всего мира, уничтожить все прогрессивное человечество. Но как и надо было ждать, сталинская правда победила и всегда будет побеждать!

Приятно мне было смотреть не только на доблестных наших героев, но и на собачек, участвовавших в параде, которые оказали и оказывают человечеству большую услугу во многом отношении; и привязанность, и полезность для дела я за 35 лет тесного общения с ними оценила по достоинству.*

Мне также приятно было, что Правительство оценило мои труды и я получила в Кремле сразу 2 ордена: «Красного Трудового Знамени» и «Орден Ленина». Таким образом, совершенно н еожиданно для себя я явилась носителем 4 наград: 3 орденов и одной медали.

Я думала на этом закончить свои мемуары, так как блестящая наша победа над гитлеровской Германией – уже свершившийся факт и более значительных переживаний у меня в жизни уже больше не будет (как я думаю, и у всякого другого патриота своей родины).

Самое великое свершилось благодаря светлому уму, честности, правдивости, принципиальности нашего гениального полководца не только современности – товарища Сталина. Но верный своему союзническому долгу, он по окончании победоносной войны с гитлеровской Германией для скорейшего освобождения человечества от лишних страданий объявил СССР в состоянии войны с Японией, которая благодаря непобедимости Советского Союза, конечно, в самое ближайшее время закончится. И хотя вероломные японские агрессоры и сообщили о безоговорочной капитуляции, но до сих пор целиком не проводят ее в жизнь и продолжают против нас военные действия, переходя в контрнаступление. А наш богатырь – доблестная Красная Армия – быстро шагает по Манчжурии, сметая со своего пути японских агрессоров, как перед этим сметала немецких.

Вопрос полной безоговорочной капитуляции Японии – вопрос нескольких дней и скоро уже мы испытаем вторичную большую радость.

Когда, в какие времена свободолюбивое человечество могло переживать такие радостные дни, какие переживаются нами в сталинскую эпоху? Какие времена проживаются нами теперь, какие радостные, доходящие до сердца, слова нашего могучего Сталина услаждают наш слух! Взять хотя бы это Его обращение к простым маленьким незаметным людям, к винтикам нашей страны, за которых он поднял заздравный кубок, ведь ничего подобного раньше не бывало! Эти слова незабываемы! Они еще больше украшают его могущественный, величественный, в высшей степени человечный образ.

---

*  - «Собака вывела человека в люди» (И.П. Павлов).