Я нарушил последовательность изложения, чтобы рассказать о моей увлеченности проблемой водолазной физиологии и о связях с Ленинградским университетом.

Перейду теперь к дальнейшему рассказу о своем жизненном пути. Как было сказано, Мурманская биологическая станция (Мурманское отделение Государственного океанографического института — ГОИНа) оказалась ликвидированной. Переходить в Полярное отделение Института рыбного хозяйства и океанографии (ПИНРО) мне вовсе не хотелось. Этот новый институт в Мурманске должен был стать учреждением, обслуживающим рыбную промышленность Севера, помогать ее развитию, и ни о какой эволюционной физиологии или биохимии речи быть не могло. Но где-то надо было продолжать главное дело своей жизни. В это время (в 1932 г.) создавался Всесоюзный институт экспериментальной медицины (ВИЭМ). В Ленинграде давно (с 1890 г.) существовал Институт экспериментальной медицины (ИЭМ) - старейшее медицинское научно-исследовательское учреждение страны. Отделом физиологии в нем ведал И.П. Павлов; работали здесь такие крупные ученые, как проф. С.С. Салазкин, проф. Б.И. Словцов, проф. Е.С. Лондон — биохимики; проф. Н.Н. Аничков — патофизиолог, проф. В.Л. Омелянский — микробиолог и др. Всесоюзный институт экспериментальной медицины создавался на базе ИЭМа, но ставил перед собой гораздо более крупные задачи. Он должен был объединить всю медицинскую и биологическую науку, поставив ее на службу человеку. Душой всего этого крупного начинания был директор ИЭМа Лев Николаевич Федоров, фигура очень колоритная и интересная. По образованию врач, он работал в Сибири, был старым большевиком. Начав работать у Павлова, он увлекся учением об условных рефлексах и стал преданным сотрудником этой лаборатории. Иван Петрович ценил Л.Н. Федорова.

Но мечтой, овладевшей Федоровым, было создание огромного всесоюзного института. Сам фанатик этой идеи, он сумел заразить ею А.М. Горького, который стал как бы духовным отцом этого начинания. На квартире у Горького, в Москве, собирались члены Правительства и видные ученые, чтобы обсудить планы создания ВИЭМа. Было решено, что центром ВИЭМа будет Москва.

Пока, временно, первоначальная организационная работа проводилась в Ленинграде. Л.Н. Федоров пригласил участвовать в создании нового ВИЭМа многих крупных ученых, теоретиков и клиницистов. В Ленинграде в члены-учредители ВИЭМа вошли все основные руководители отделов ИЭМа и многие выдающиеся ученые из других учреждений. Из физиологов — Л.А. Орбели и К.М. Быков, патофизиолог А.Д. Сперанский, гистолог Д.Н. Насонов. Особенно много крупных ученых было привлечено из Москвы: физиологи И.П. Разенков и П.К. Анохин, биохимики В.А. Энгельгардт, А.Е. Браунштейн и С.Р. Мардашев, анатом В.Н. Терновский, биофизик Г.М. Франк, гистолог Б.И. Лаврентьев, клиницисты Н.Н. Бурденко, А.В. Вишневский, Н.Д. Стражеско и др.

Мы были знакомы с Л.Н. Федоровым еще по лаборатории в ИЭМе И.П. Павлова. Он был мне симпатичен своей совершенно бескорыстной преданностью делу и своим гореньем, и чем-то напоминал мне И.И. Месяцева, вероятно, своей увлеченностью и часто неумением отличать желаемое от реального. Узнав, что Мурманская станция ликвидирована, и я лишился ла­боратории, он тут же предложил мне организовать Лабораторию сравнительной физиологии и перевести в нее весь персонал моей мурманской группы. Надо сказать, что в программу создаваемого ВИЭМа был заложен эволюционный подход к изучению развития организма человека.

Я рассказал об этом Леону Абгаровичу, но он предложил мне встречный план. Ему поручалось создать большой физиологический отдел, который должен был заниматься проблемами эволюционной физиологии. В него Лев Абгарович предполагает перевести многих своих основных сотрудников, рассеянных по раз­ным учреждениям; мне он предлагает организовать лабораторию и он включит ее в свой Отдел эволюционной физиологии. Я с радостью принял предложение, снова возвращающее меня в лоно школы Леона Абгаровича. Так я стал членом Отдела эволюционной физиологии ВИЭМа, возглавляемого Леоном Абгаровичем. В Отдел эволюционной физиологии ВИЭМа вошли ученики Л.А. Орбели — А.Г. Гинецинский, А.В. Тонких, Г.В. Гершуни, М.Б. Тетяева, Е.А. Моисеев, А.А. Данилов, Л.Г. Лейбсон и др. В руководимую мной лабораторию — мои мурманские помощники — Н.А. Вержбинская, В.Н. Борсук, в Ленинграде — немного позднее мой аспирант А.А. Смирнов, Е.К. Жуков, 3.И. Барбашева и др. Отдел не имел никакого помещения, и Леон Абгарович разместил кого куда, по близким ему учреждениям. Наша Лаборатория сравнительной физиологии помещалась в Научном институте им. Лесгафта, в части помещения, принадлежащего Отделу физикохимии, возглавляемого И.И. Жуковым; А.Г. Гинецинский занял помещение в полуподвальном этаже этого же Института; с ним начала работать старая сотрудница Леона Абгаровича — Н.И. Михельсон и молодая аспирантка Е.Ю. Ченыкаева, ставшая в 1935 г. моей женой.

М.Б. Тетяева, Е.А. Моисеев, А.А. Данилов были одновременно сотрудниками Института им. Лесгафта и продолжали работать на своих местах.

1935 год ознаменовался XV Международным физиологическим конгрессом, проходившим в Ленинграде. Заключительное торжественное заседание состоялось в Москве, в Кремлевском дворце. Президентом конгресса был И. П. Павлов; его правой рукой, председателем Оргкомитета и фактическим организатором — Л.А. Орбели. Наша с А.Г. Гинецинским роль в организационной работе состояла в том, что мы должны были обеспечить все демонстрации опытов на научных заседаниях. Особые хлопоты, но и особый интерес, создала демонстрация появления первых дыхательных движений у плода, которую должен был проводить Джозеф Баркрофт. Мы с ним списались, и он просил приготовить к конгрессу беременную овцу, близкую к окоту. Но к августу месяцу, когда должен был проходить конгресс, беременных овец не было, в совхозе предложили свинью, и Баркрофт дал согласие. Привезли огромную беременную свинью, пудов на восемь; пришлось для нее делать специальную деревянную ванну; уложить туда и привязать огромную, кричащую и сопротивляющуюся свинью было делом не простым и требовало знания такелажного дела, было также заготовлено несколько ведер физиологического раствора.

Баркрофт был удивлен грандиозностью картины и остался очень доволен всей подготовкой опыта, демонстрация которого проходила на кафедре физиологии Военно-медицинской академии. Свинья была усыплена. Баркрофт сделал разрез стенки живота, стенки матки, извлек и погрузил в теплый физиологический раствор плод, и проделал все намеченные эксперименты — пережатие пуповины, первый вдох и т. д. Все завершилось хорошо, и происходило при большом стечении физиологов.

Я не описываю научной стороны конгресса, этому посвящены несколько номеров журналов, содержащих статьи крупных ученых. Я тоже сделал на конгрессе доклад «Об оценке сравнительно физиологических фактов», в котором коснулся некоторых принципиальных вопросов по сравнительной физиологии, нередко не учитываемых в работах.

Вице-президентами конгресса были проф. А.В. Хилл (Англия) и проф. Л. Лапик (Франция); на пленарном заседании в Таврическом дворце они сидели по правую и левую руку от И.П. Павлова — президента конгресса.

На заключительном заседании конгресса в Кремлевском дворце в Москве И.П. Павлов в своей речи в частности сказал, что советское правительство на науку деньги отпускает щедро, «в высокой степени щедро», и он боится, смогут ли физиологи оправдать эти расходы.

Международный физиологический конгресс был чуть ли не первым международным научным конгрессом в нашей стране. По общему мнению он прошел очень успешно.

Здесь я хочу рассказать о создании на Мурмане новой биологической станции вместо ликвидированной старой (точнее Мурманского отделения уже несуществующего ГОИНа).

В одной из бесед с Л.Н. Федоровым, я рассказал ему, как важно для разработки проблемы эволюции не только морфологической, но и функциональной, иметь свою морскую биологическую станцию, как активно поддержал И.П. Павлов создание физиологической лаборатории на Мурманской биологической станции и в каком трудном положении оказались теперь физиологи и другие биологи, лишившись своей станции на Мурмане. Л.Н. Федоров, полный организаторского пыла, тут же воскликнул: «Надо создать новую биологическую станцию! Беретесь вы за организацию этого дела? Надо отыскать подходящее место на побережье Баренцева моря и разработать проект новой морской станции ВИЭМа». Я ответил, что берусь, Федоров просил представить ему докладную записку, изложить, что мне для этого нужно. Выдал мне мандат для переговоров с властями и выделил необходимую денежную сумму.

Я попросил разрешения пригласить в поездку архитектора ВИЭМа Рюмина и профессора Ленинградского университета К.М. Дерюгина как человека опытного и хорошо знающего Мурман. Федоров на все дал добро.

Мы встретились с К.М. Дерюгиным, разложили карту и быстро договорились, что если разрешат, то подходящим местом для строительства будущей станции может быть только губа Дальние Зеленцы на Восточном Мурмане.

Летом 1936 г. К.М. Дерюгин, архитектор Рюмин, моя бывшая жена Е.Ф. Гурьянова, ученица и сотрудница Дерюгина; и я выехали в Мурманск. Место для биологической станции решено было искать восточнее о-ва Кильдина.

Мурманский окрисполком отнесся доброжелательно к идее создания новой биологической станции, особенно если она будет помогать молодому институту ПИНРО в развитии рыбного промысла на Мурмане. Исполком предоставил в наше полное распоряжение новенький моторный бот для поездки на Восточный Мурман.

На этом боте мы вчетвером сразу и отправились в море. На о-в Кильдин, в становища Териберка и Гаврилово мы даже не заходили, зная, что эти бухты не пригодны для станции, и прямо пошли дальше в губу Дальние Зеленцы.

Бухта эта нам понравилась, и оба мы — К.М. Дерюгин и я решили, что здесь можно неплохо организовать биологическую станцию. Довольно обширная и открытая бухта защищена от открытого моря островом, лежащим при входе в бухту, в которую ведут два пролива — западный и восточный; в восточном углу бухты расположился недавно организованный поселок бывших черноморских рыбаков. Западная часть бухты не заселена, недалеко от берега моря мы обнаружили небольшое пресное озеро, подходящий источник водоснабжения станции.

Мы с архитектором Рюминым и проф. Дерюгиным набросали эскизный проект — где расположить станционное здание, где жилые дома, где причал и морской аквариум и т.д. Сделали на шлюпке пробный разрез в бухте и вернулись в Мурманск.

В окрисполкоме нас принял его председатель, побеседовал с нами. Мы передали ему заявление с просьбой разрешить строительство в Дальних Зеленцах биологической станции ВИЭМ и закрепить за станцией определенный участок земли и озеро. Ходатайство наше было вскоре окрисполкомом утверждено.

Л.Н. Федоров был доволен быстрым и четким выполнением задания и поручил архитектору Рюмину разработку детального проекта всего станционного комплекса, а мне — составление не­обходимого технического задания для проектирования. Намечено было и приобретение своего судна, без чего не может идти ни строительство, ни вообще жизнь и работа станции. Директором будущей станции, по нашей рекомендации, был назначен опытный морской исследователь, ученик К.М. Дерюгина, зоолог П.В. Ушаков.

Рюмин энергично взялся за порученное задание. К весне 1937 г. был закончен проект здания станции и вспомогательных объектов, завезли строительный материал и начались работы. Вскоре по ложным обвинениям я был арестован, а когда через четыре года вернулся, П.В. Ушаков уже не был директором. Его сменил не оправдавший возлагаемых на него надежд М.С. Зернов. Спустя 4 года биологическая станция была передана из ВИЭМ в систему Академии наук СССР и подчинена Зоологическому институту; в дальнейшем она вошла в административное подчинение Кольского филиала Академии наук СССР и была переименована в Мурманский морской биологический институт (ММБИ). Огорчительно, что менялись директора станции. Энергичный и преданный делу зоолог В.В. Кузнецов, развернувший работу по изучению жизненных циклов массовых видов беспозвоночных Баренцева и Белого морей, столь отличных друг от друга по физико-географическим условиям, и продолжавший очень нелегкое в Дальних Зеленцах строительство, к сожалению, не долго руководил станцией; он скончался вскоре от тяжелой болезни (в период его директорства на Мурманской станции работал выдающийся зоолог-протистолог Ю.И. Полянский).

Профессор Ленинградского университета Э.Ш. Айрапетянц развернул на станции физиологическую лабораторию, подобрал небольшой, но работящий и увлеченный своим делом штат, в течение ряда лет руководил этой лабораторией, изучая в основном поведение низших организмов.

Мурманский морской биологический институт расширился, приобрел собственное судно «Помор», затем второе — «Дальние Зеленцы», ведет и собственную плановую исследовательскую работу и предоставляет рабочие места ученым, приезжающим из других городов Советского Союза. Институт выполняет важную и полезную задачу по изучению жизни северных морей и удовлетворяет растущую потребность в научной базе на море. В настоящее время ММБИ возглавляет Г.Г. Матишев.

Моя лаборатория (в ВИЭМе) продолжала работу в области сравнительной биохимии мышц, исследовала природу фосфагена у насекомых и представителей других групп. Аспирант К.М. Штейнгард и старший научный сотрудник Н.А. Вержбинская проследили за появлением фосфагена (аргининфосфата) в процессе метаморфоза саранчи, ее повторных линек. Был установлен факт появления аргинин-фосфата в мышцах перед вылуплением взрослого имаго из последней куколки (кубышки), т. е. факт (уже многократно наблюдавшийся) биохимической предуготованности к предстоящей моторной функции прыгания и летания. Совместно с А.А. Смирновым мы изучали буферные свойства крови позвоночных, используя технику потенциометрического титрования с помощью стеклянного электрода (тогда новинка), которой я научился в Англии у мисс Керридж, одной из пионеров разработки стеклянного электрода. Несколько статей на эту тему были опубликованы нами в 1935 г. в Бюллетене ВИЭМа и в Физиологическом журнале СССР.

В Москве заканчивалось строительство большого здания ВИЭМа в районе станции метро «Сокол» и начался постепенный перевод туда ленинградских отделов. Леон Абгарович также планировал перевести туда наш Отдел эволюционной физиологии. Первыми перебрались в Москву мы с А.А. Смирновым и Н.А. Вержбинской, Е.А. Моисеев, А.А. Данилов и приступили к подготовке лабораторий для переезда всего Отдела.

В 1933 г. Леон Абгарович был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в 1935 г., по представлению И.П. Павлова, — академиком. Это было абсолютно заслуженно, так как после Павлова Л.А. Орбели был фактически лидером советской физиологии как по своим научным заслугам, так и по общественной роли. Академия наук предоставила Орбели возможность создать собственную научную базу, Леон Абгарович ограничился созданием лаборатории, которая получила название - Лаборатория физиологии животных (ЛАФИЖ). В эту лабораторию Орбели включил, в сущности, тех же своих сотрудников, коих он включил в Отдел эволюционной физиологии ВИЭМ. Я стал заместителем заведующего по обеим этим лабораториям. ЛАФИЖ должен был, как и Отдел эволюционной физиологии, находиться в Москве. Его разместили на Б. Калужской улице в д. № 33 (теперь Ленинский проспект), где помещалось Отделение биологических наук. Л.А. Орбели под его лабораторию отводился нижний этаж. Мне, с помощью А.А. Данилова и моих сотрудников Смирнова и Вержбинской, пришлось оборудовать и эти помещения для приезда всей лаборатории. Леон Абгарович становился, таким образом, наполовину москвичом. В Ленинграде у него оставались кафедра физиологии в Военно-медицинской академии и Научно-исследовательский институт им. Лесгафта.