посадки на пароход. Июль 1942 г.
Место съемки: г. Ленинград
Автор съемки: не установлен
ЦГАКФФД СПб, ед. хр. Г-81089
Возвращусь к началу войны. В Отузах (теперь Щебетовка), в сельсовет которого входила и Карадагская станция, стал формироваться партизанский отряд для борьбы с немцами. Мы с женой вступили в этот отряд, как и многие сотрудники станции. Сперва нам поручили охрану берега — длинной, безлюдной береговой полосы от Карадага до поселка Козы. С охотничьим ружьем и мелкокалиберной винтовкой мы с женой ночами охраняли берег и должны были в случае тревоги по телефону сообщить в Отузы, в штаб.
Вскоре я получил по телеграфу указание от Леона Абгаровича связаться с винодельческим совхозом «Массандра» и наладить там изготовление витаминизированных вин для госпиталей, но выполнить это поручение не удалось — совхоз готовился к эвакуации.
Дирекция Карадагской станции тоже получила от своего начальства в Симферополе, указание готовиться к эвакуации и уезжать. Мы запаковали свое научное оборудование, оставили его на хранение на станции и выехали в Феодосию, рассчитывая проехать в Ленинград. В Феодосии порт и железную дорогу уже бомбили фашистские самолеты. Мы доехали до Харькова, потеряв по дороге свой единственный чемодан, который был сдан в багаж.
В Харькове нам сообщили, что путь на Ленинград перерезан немцами, взявшими Вязьму, и наш состав направили на Горький. Мы занросили институт, и получили сообщение, что Институт им. Павлова АН СССР и Колтушский институт эвакуируют в Казань. Мои родители тоже добрались из Ленинграда до Горького, а маленького племянника, эвакуированного из Ленинграда со школой в Ярославль, моя жена привезла к нам в Горький. Вскоре мы их отправили на пароходе в Уфу. В Горьком остались мы с женой и мой старший брат Герман, эвакуированный из Центрального лесного заповедника (в Калининской области), уже занятого немцами.
С последним пароходом с большим трудом мы отплыли из Горького, держа курс на Казань. Но добраться нам не удалось, так как не доходя Чебоксар, пароход вмерз в лед. Навигация кончилась. Нас, пассажиров, в том числе много раненых с фронта, высадили на лед и отправили в поселок Ильинку, на правом берегу Волги. С обозом добрались до Чебоксар. Там нам удалось найти колонну грузовых автомобилей, направлявшуюся в Казань. С этой колонной мы доехали до Волги, но переправиться на левый берег, в Казань, уже не смогли. Образовался молодой лед, и ни парома, ни дороги через Волгу не было. Стоял мороз градусов 25. Мы трое — жена, брат и я, добрались до ближайшей железнодорожной станции и поездом прибыли в Казань. Нашли там сотрудников двух наших институтов, первых эвакуированных из Ленинграда, уже частично дистрофиков. Сотрудников наших, как и многих из Москвы, приютил Казанский университет и разместил в большом университетском спортзале. Так началось наше житие в эвакуации.
Постепенно прибывали все новые сотрудники наших институтов, кто в лучшем, кто в худшем состоянии. Приехал и Леон Абгарович Орбели с семьей. Сотрудников сперва селили в спортзале, затем постепенно расселяли по квартирам у местных жителей. Мы поселились в квартире профессора Казанского медицинского института В.К. Меньшикова, педиатра. Брат уехал в Уфу, к жене; как агронома, его быстро взяли на работу в совхоз; в армию он не годился из-за плохого зрения.
Оба наши института, под руководством одного и того же директора получили для размещения здание музыкального училища. Но мере прибытия оборудования из Ленинграда, лаборатории постепенно устраивались, пытались налаживать работу. Некоторые быстро освоились с новыми, конечно, нелегкими условиями быта и работы, пытались в Казани раздобыть недостающую аппаратуру и старались активно взяться за дело; другие находились под очень тяжелым впечатлением перенесенных лишений, голода и долго не могли собраться с духом. К первым надо отнести тех сотрудников, которые и в мирное, спокойное время отличались высокой научной активностью. Это, конечно, А.Г. Гинецинский, Г.В. Гершуни, Л.Г. Воронин, 3.Д. Пигарева и некоторые другие.
Чем мы занялись? Леон Абгарович обратился к коллективу институтов с просьбой, отвечавшей и нашим собственным желаниям, подумать о том, чем мы можем быть полезными фронту, стране в лечении раненых и т.п. И многие нашли, для себя правильное решение. А.Г. Гинецинский в содружестве с местными работниками авиации занялся изучением действия фармакологических средств, снимающих усталость — очень важной практической проблемы. Г.В. Гершуни изучал в госпиталях поражения слухового и вестибулярного аппарата у раненых и искал способы их восстановления.
Зная, каким страшным бичом тяжелых огнестрельных ранений является развитие сепсиса, уносящего множество жизней, мы занялись исследованием ферментов крови в надежде отыскать такой, который рано, до выраженных клинических проявлений, мог бы указывать на развивающийся сепсис. К нашей радости, угольная ангидраза крови оказалась именно таким показателем. Средний уровень активности карбоангидразы крови весьма стабилен, даже при тяжелых ранениях. Но приближающийся сепсис, по-видимому, микробная интоксикация, рано начинает угнетать активность этого фермента. Улучшение состояния больного, например, при активном хирургическом вмешательстве, тотчас же сказывается на нормализации активности фермента. Особенно полезен оказался метод при тяжелых огнестрельных ранениях конечностей. Убедившись в надежности метода, мы связались с рядом госпиталей и, наладив в них лабораторное, очень нехитрое, определение активности карбоангидразы в капле крови, убедили хирургов в ценности метода для ранней диагностики сепсиса. Немало конечностей было спасено от ампутации своевременным диагносцированием грозного сепсиса. Профессор Руфанов, главный хирург Министерства здравоохранения, приехав в Казань и убедившись в ценности метода, способствовал его внедрению.
Мы опубликовали несколько статей по этому вопросу с оценками выдающихся хирургов Казани профессоров Домрачева, Соколова, Шулудко и др. За эту работу мы с Е.Ю. Ченыкаевой были награждены премией Президиума Академии наук СССР. Широкое применение пенициллина (уже после войны) сделало хирургический сепсис редким явлением.
Во второй период войны несколько наших лабораторий, в частности Л.Г. Воронина и моя, перебрались из Казани в поселок Васильево, километров в 40 от Казани, на берегу Волги, где на базе большого санатория был развернут крупный госпиталь. Энергичный и деловой начальник госпиталя, зная, что рядом у него работают биохимики, пожаловался нам, что больные почти сплошь страдают от цинги, а это мешает заживлению ран. Никаких витаминов в ту пору не вырабатывали, и госпиталь их не имел. Основным продуктом питания, содержащим витамин С, была кислая капуста. Мы наладили нехитрое определение содержания аскорбиновой кислоты и, проведя систематическое исследование, обнаружили, как теряется аскорбиновая кислота в процессе неправильного приготовления пищи.
В овощехранилище госпиталя в огромных дубовых чанах, оставшихся еще со времен санатория, под гнетом, т. е. в анаэробных условиях, хранится отличная кислая капуста, богатая аскорбиновой кислотой. Когда повар накануне вечером приносит капусту на кухню и она всю ночь стоит в открытых блюдах в теплой кухне, она теряет уже половину витамина С. Медные котлы, в которых варят щи, плохо лужены, выступает голая медь (медь мощный катализатор аскорбиназы — фермента, окисляющего аскорбиновую кислоту). В щах аскорбиновая кислота уже совсем не обнаруживалась.
Мы дали ряд советов начальнику госпиталя: брать капусту из чанов непосредственно перед закладыванием в котел, срочна вылудить котлы. Советы были точно выполнены, а это привело к сохранению более половины аскорбиновой кислоты, имевшейся в. капусте.
Цинга практически исчезла, в госпитале «пятнистые ранбольные» перестали быть пятнистыми. Начальник госпиталя шутил: «И наука на что-нибудь полезна!», но сделал доклад на собрании: госпитальных врачей города Казани на тему, как он победил цингу.
Кроме борьбы с сепсисом, меня занимали еще другие вопросы, в частности, связанные с близкой мне водолазной физиологией. При глубоководных спусках мы, водолазные врачи, очень боялись кислородного голодания. Я один раз сам испытал острое кислородное голодание в легком водолазном приборе, и знал, сколь это опасное осложнение, наступающее без предвестников и быстро приводящее к фатальному концу. Надо иметь возможность следить за насыщением крови кислородом в течение всего спуска. Я знал об изменении спектральных свойств гемоглобина при оксигенации и восстановлении. В американском журнале прочитал о приборе — оксиметре, сконструированном физиком Милликеном, использовавшем эту зависимость. Решил заняться конструированием прибора для наших целей. Нужны были миниатюрные фотоэлементы, подходящие светофильтры, и больше всего, советы опытных физиков, оптиков. Ленинградский государственный оптический институт находился в Йошкар-Оле, недалеко от Казани, и я решил съездить туда. Поезд пришел рано, и я наблюдал, как точно в 8 часов все сотрудники, включая и директора института, академика С.И. Вавилова, входили в проходную будку. Успех моего визита превзошел ожидания. Физики не только все поняли и помогли советами, но и снабдили фотоэлементами, нужными светофильтрами, миниатюрными электрическими лампочками. Я связался со своим приятелем, способным инженером конструктором М.С. Шипаловым, сотрудником Института биохимии им. Баха АН СССР, и мы с ним сконструировали первую модель прибора, который назвали оксигемометр. т. е. измеритель степени оксигенации крови.
смывают надпись "При обстреле эта сторона
улицы наиболее опасна" 1944 г.
Место съемки: г.Ленинград
Автор съемки: Трахтенберг Д.
ЦГАКФФД СПб, ед. хр. Ар-100312
В войне наступил перелом. Все мы радовались успехам наших войск, снятию блокады Ленинграда. Мы много работали в госпиталях и с нетерпением ожидали возвращения в родной город.
Забегая вперед расскажу, как уже после войны продолжалась работа над усовершенствованием оксигемометра. В Ленинграде к делу подключились хорошие инженеры Е.А. Болотинский и А.Г. Крейцер. Прибор оказался очень полезным не только в водолазном деле, но еще более в авиации, и нашел широкое применение в клинике. Прежде всего, в хирургической, для контроля и наблюдения за степенью насыщения крови кислородом при наркозе, при операциях на грудной клетке и т. д., а также в терапевтической клинике, в акушерской, психиатрической, в физиологии и медицине труда и спорта. Поместив прибор в источник питания в автомашину, мы следили за оксигенацией крови у бегунов на разные дистанции. Инженер А.Г. Крейцер сконструировал специальную модель для высокогорных исследований (оксигемометр «Эльбрус») с питанием от аккумулятора, с помощью которого мы исследовали в эльбрусских экспедициях кислородную недостаточность на высоте (в покое и при мышечных напряжениях) и ход процесса акклиматизации. Приборы сперва выпускали мастерские ВИЭМа, а затем завод «Красногвардеец» начал серийный выпуск этих приборов. Организации выпуска оксигемометров на заводе «Красногвардеец» помог Е.И. Смирнов, тогда министр здравоохранения СССР. Узнав о приборе, он просил меня приехать к нему в Министерство и показать прибор. Е.И. Смирнов меня знал, так как был в моей группе по физиологии в бытность свою слушателем Военно-медицинской академии. Мы привезли наш опытный образец. Я надел датчик на свою ушную раковину — самое удобное место для того, чтобы следить за оксигенацией гемоглобина — установил стрелку на 96% (нормальное насыщение гемоглобина) и задержал сколько мог дыхание. Через несколько минут стрелка прибора покатилась влево. Сделал глубокий вдох, и стрелка сразу же покатилась в сторону высоких насыщений. Е.И. Смирнов заинтересовался, надел датчик на свое ухо и повторил мои действия. С радостью убедился, что и он одним вдохом может вернуть насыщение крови кислородом к норме.
После демонстрации действия прибора Е.И. Смирнов дал указание заводу «Красногвардеец» начать его выпуск. Мы получили авторские свидетельства, почетные грамоты.
Затем было сделано еще одно серьезное усовершенствование. Был сконструирован оксигемометр с непрерывной автоматической записью степени насыщения артериальной крови кислородом — оксигемограф. В конструировании приняли участие инженеры Л.Г. Гоштейн, Е.А. Болотинский и талантливый механик Н.Н. Максимов. Оксигемограф практически вытеснил из употребления первые модели. Вся физиологическая, клиническая и техническая часть этой работы была описана мною в книге «Оксигемометрия».
