Осенью 1944 года нас отправили на 2-й Прибалтийский фронт, где мы с ходу вступили в бои за освобождение Риги. Двигались мы вдоль рижского шоссе. Тактика у немцев была такой же, как и на Орловско–Курской дуге. Они вынуждены были отступать под напором превосходящих сил Советской Армии. Каждый раз они отступали примерно на 60 километров. Пока они держали оборону – в это время мобилизованное ими наше местное население копало в их тылу под руководством немецких инженеров новый очередной рубеж. Тем временем наши танки и пехота готовились к очередной атаке. Немцы этой атаки не выдерживали и ночью снова уходили на заранее подготовленные позиции. И так повторялось беспрерывно. В результате у немцев всегда были выгодные позиции, они выбирали для обороны господствующие высоты, с которых наши войска были видны, как на ладони.

Нам явно не хватало машин для пехоты. Пока она шла пешком до нового немецкого рубежа силы её иссякали, ей нужен был отдых. А танки без пехоты, сами по себе, позиции немцев штурмовать не могли. Я давно понял: если бы мы всю пехоту могли посадить тогда на машины, война окончилась бы на 1 – 1½ года раньше.

Итак мы двигались на Ригу. Пока мы движемся с боями к этому городу, я сделаю короткое отступление по вопросу о психологическом факторе на войне. Тем более, что к этому вопросу я обещал вернуться несколько раньше.

Зенитчики войсковые – это такой народ, который как и все наземные войска зарывается по возможности глубже в землю. Но это только в том случае, если враг стреляет из стрелкового оружия, миномётов и артиллерийских орудий. Если же налетает вражеская авиация, все войска прячутся в землю, но только не зенитные части. Именно в это время в их боевой работе наступает самая жаркая пора. Самолёты врага и наши зенитчики вступают в ожесточённое единоборство. В таких боях им не до самосохранения. Для самолётов врага нет более злейшего врага, чем стрельба по ним из зенитных орудий. Я видел на Орловской дуге ужасный памятник нашим воинам зенитного огня. Деревня под названием «Каменка» была буквально перекопана, перемешана (даже не осталось ни одной печной трубы) авиацией врага, а рядом с этой деревней стояли 4 полностью сгоревшие зенитные установки, их стволы остались задранными вверх. Сгорели и ЗИСы, на которых они стояли. Даже непосвящённому человеку при взгляде на эту картину становилось понятным, что здесь был сильный бой в котором наша зенитная батарея выполнила свой последний долг.

Теперь о самом главном - о психологии бойца. Если он прячется регулярно от самолёта врага в глубокий окоп, то у него вырабатывается психология мыши. Если же он берёт в руки даже простое стрелковое оружие, а тем более управляет зенитной пушкой, то в нём просыпается желание победить противника, наступает азарт борьбы. Итак, мы двигались на Ригу в составе 2-й Прибалтийского фронта. Враг отчаянно сопротивлялся. Его артиллерия и штурмовики беспокоили наши наступающие части. Помню один бой в начале нашего появления на фронте. Один из штурмовиков вёл себя особенно нахально, летая на высоте не более двухсот метров (даже видно было лётчика), он делал облёты над нами и стрелял из крупнокалиберного пулемёта. Наши орудия не молчали, они непрерывно били по нему. После такого рода столкновений все виды авиации противника вынуждены были обрабатывать наши боевые порядки на гораздо большей высоте. Это обстоятельство, конечно, уменьшало действенность их огня.

В этих боях нашей батарее удалось уничтожить первоклассный по тем временам немецкий самолёт "Мессершмидт-109". Самолёт этот «обрабатывал» передний край нашей пехоты. Причём, на высоте не более 500 метров. Наша батарея обрушилась на него всей мощью огня. Тогда он применил противозенитный манёвр. Он изобразил, что подбит и падает. В это время произошло прямое попадание в него одного из наших снарядов, и он упал, взорвавшись на земле. Пехотинцы подписали нам акт о сбитии немецкого самолёта. Орудийный расчёт моей батареи, уничтоживший врага, был награждён медалями «За отвагу».

На 2-м Прибалтийском фронте я воевал немного, лишь несколько месяцев. Но, вглядываясь в прошлое, на своё трёхлетнее пребывание на фронте, я чувствую и понимаю, что какой-то вклад я сделал в нашу общую победу. Пусть этот вклад небольшой, но сознание того, что ты что-то сделал, приносит моральное удовлетворение.

1 декабря 1944 года меня со 2-го Прибалтийского фронта направили в город Евпаторию на курсы усовершенствования командного состава. Немного проучившись, я заболел и оказался в эвакогоспитале в городе Симферополе. Там я пролежал 2½ месяца. В этом госпитале я и встретил окончание войны. Была буйная весна 1945 года, мои документы об окончании офицерской школы направили в город Берлин. Мне пришлось ехать в Берлин, где приказом Г.К. Жукова, который был тогда командующим советскими оккупационными войсками в Германии, я был демобилизован по состоянию здоровья. Из Берлина в июне месяце 1945 года я ехал домой, где меня ожидала учёба в Саратовском мединституте.

В заключение раздела о войне не могу не остановиться на роли товарища Сталина в истории нашего государства и в ходе Великой Отечественной войны. Должен подчеркнуть, что не Сталин делал историю нашей страны, а страна наша выдвинула и воспитала его, чтобы он соответствовал её потребностям. А потребности у России были немаленькими: превратить её из страны аграрной в страну с высоко развитой индустрией. В октябре месяце 1925 года 15 съезд ВКП(б) постановил взять курс на построение тяжёлой промышленности. Зиновьев и его многочисленные сторонники воспротивились этому и были расстреляны. Любимец партии и друг товарища Сталина Николай Иванович Бухарин, как ни в чём не бывало продолжал НЭП, и призывал людей к обогащению, хотя угрожающие сигналы о возрождении фашизма на Западе уже поступали. Сталин и его убрал с дороги. В результате к началу ВОВ основы тяжёлой промышленности были заложены. Россия могла производить свои станки, машины и необходимое вооружение.

Но вот началась война. Многие высшие военноначальники без приказа оставили наши западные рубежи. Десятки, а может быть и сотни их поплатились за это своими жизнями. Нам, курсантам, зачитывали эти списки расстрелянных. В 1942 году Ростов был сдан врагу без разрешения Сталина. Несколько генералов за это также были расстреляны.

Георгий Константинович Жуков знал, что, если он сдаст врагу Москву, он будет тоже уничтожен.

НКВД руководило перебазированием военных заводов с Запада нашей страны на Урал. Таково было непременное требование Сталина. Заводы выгружали прямо на снег, возводились корпуса, и начинали по приказу Сталина тут же выпускаться танки, самолёты, артиллерийские орудия, стрелковое вооружение. Никто не ссылался на трудности. При имени Сталина директора заводов содрогались, но делали всё для победы над врагом.

Да, Сталин был очень жесток, но действовал он в правильном направлении. Я даже допускаю, что абсолютная власть у него была гораздо сильнее, чем у Гитлера. Сталин в такой аграрной стране, каковой была Россия в 1917 и в более поздние годы, поступать иначе не мог. Тем более во время войны, когда на нас надвигались 170 дивизий, впереди которых шли эсэсовские головорезы с засучёнными рукавами. Представьте себе на миг, что нам эту машину не удалось бы разбить. Весь мир оказался бы в руках нацистов. Все страны покрылись бы концлагерями, в которых сортировались бы волосы, одежда и абажуры из человеческой кожи. Наступил бы тысячелетний Рейх. Итак, Россия сделала Сталина жестоким, чтобы он действовал в правильном направлении. И он выполнил свою историческую миссию.