РОССИЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ БОЛЬШОГО ТЕРРОРА
Алексей Литвин
С 1918 по 1953 г. (т.е. за 35 лет) от войн, голода и репрессий Россия потеряла как минимум третью часть населения. Поэтому понятен не только научный, но и чисто человеческий интерес к выяснению причин того, почему и как это произошло, каковы последствия общенациональной трагедии.
Термин большой террор стал популярен после издания на русском языке одноименной книги Роберта Конквеста (London, 1974). Многие историки и публицисты используют этот термин прежде всего применительно к репрессиям 1930-х гг. Это некорректно. В советской России не было «большого» или «малого» террора, а был один, государственный террор против сограждан, легализованный правительственными декретами в 1918 г., — о введении внесудебных расстрелов (18 февраля), о проведении красного террора (5 сентября) и др.
Сталин превратил созданную Лениным репрессивную систему в тоталитарную, придал ей немыслимую ранее организованность, но это было продолжением начатого в 1918 г.
В 1918—1922 гг. около 1,5 млн. россиян стали жертвами красного и белого террора. Разве эта цифра не показатель большого террора? Конечно, в 1930-e гг. людей уничтожали не в военных, а в «мирных» условиях, но что от этого менялось для невинных жертв?
Статистические данные о числе граждан, привлеченных органами госбезопасности к уголовной ответственности (в СССР ответственность за «политические преступления» определялась Уголовным кодексом), свидетельствуют лишь об одном: в 1930—1950-e гг. репрессии усилились.
B 1918—1953 гг. только органами безопасности были арестованы 4 308 487 человек, из них 835 194 расстреляны (почти каждый четвертый). Большинство — 3 778 234 человека — были арестованы в 1930-х — начале 1950-x гг., из них расстреляны 786 098[1].
Фундаментальных, основанных на анализе всего сохранившегося комплекса источников научных трудов, посвященных советской политике, террору 1930-x — начала 1950-х гг., пока не написано. Процесс серьезного изучения проблемы начался лишь с открытием части ранее секретных архивов (после августа 1991 г.).
Первые статьи и книги о красном терроре написаны россиянами-эмигрантами. Это, например, книга С.П. Мельгунова (Берлин, 1924), воспоминания жертв террора (Архив русской революции. Т. 1—22. Берлин, 1920—1934). Характерно, что первыми критиками сталинских репрессий стали депортированный из СССР Л.Д. Троцкий и бежавшие из страны чекисты Г.С. Агабеков, В. Кривицкий (С.Г. Гинзбург), А. Орлов (Л.Л. Фельдбин)[2]. Они сами были причастны к репрессиям, но, как только возникла угроза их собственной безопасности, превратились в разоблачителей режима.
Троцкий протестовал против фальсифицированных процессов 1930-х гг., но не мог объяснить, почему обвиняемые каялись в несовершенных преступлениях. А ведь первый большой политический процесс над лидерами партии правых эсеров (лето 1922 г.) состоялся в Москве, когда Троцкий еще был у власти; тогда некоторые эсеры (в том числе перешедшие на службу в ВЧК) также каялись в не совершенных ими преступлениях.
Отсутствие внутреннего сопротивления режиму, особенно среди партийных работников, военных и сотрудников НКВД объяснимо только тем, что сами они способствовали его утверждению и не мыслили себя вне его. Даже Платформа Рютина, одного из московских партийных секретарей (1932), существует лишь в виде машинописной копии, сделанной сотрудниками ОГПУ; оригинал ее не обнаружен. Остались сомнения в том, кто автор этого документа: М.Н. Рютин или OГПУ?[3]
Не вызвали волнений и аресты в 1928—1931 гг. более 4 % общего числа старых специалистов (инженеров, экономистов, военных и др.).
В советской России до середины 1950-x гг. деятельность карательных органов и репрессии всячески оправдывались: «чекисты всегда правы». Этому способствовали речи вождей, призывавших к ликвидации «врагов народа», публикации отчетов о судебных процессах, а также монопольное право Сталина и его сподвижников распоряжаться историческими архивами — до 1953 г. они находились в ведении карательных органов[4].
Можно утверждать, что изучение проблемы началось после доклада Н.С. Хрущева на ХХ съезде «О культе личности Сталина и его последствиях» (1956). Напомню, в нем говорилось о партийных чистках 1930-x гг., о судьбах делегатов XVII съезда партии (1934), о расширении масштабов репрессий после убийства С.М. Кирова, о фальсификации секретных дел, о санкционировании Сталиным 383 pacстрельных списков партийно-советских, военных и хозяйственных работников, о полученном НКВД от Сталина разрешении применять пытки[5].
При подготовке доклада Хрущев использовал отчеты карательных ведомств, в том числе справку, составленную в 1954 г. генеральным прокурором Р. Руденко, министром внутренних дел С. Кругловым и министром юстиции К. Горшениным. На пяти машинописных страницах этого документа назывались цифры: с 1921 по 1954 г. за «контрреволюционные преступления» было осуждено коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 человек; из них к расстрелу приговорено 642 980; к содержанию в лагерях и тюрьмах — 2 369 220; к ссылке и высылке — 765 180. Указывалось, что из общего числа арестованных за «контрреволюцию» около 2,9 млн. человек были осуждены коллегией ОГПУ, тройками НКВД и Особыми совещаниями (т.е. внесудебными органами) и 877 000 — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной коллегией. Отмечалось, что только Особым совещанием с 5 ноября 1934 г. до 1 сентября 1953 г. был осужден 442 531 человек, в том числе вынесен 10 101 смертный приговор. Комитет партийного контроля при ЦК КПСС докладывал Хрущеву, что со второй половины 1953 до февраля 1956 г. были реабилитированы и восстановлены в партии 5456 коммунистов; в 1956—1961 гг. — 30 954[6].
Позднее выяснилось, что названные цифры весьма занижены: они не учитывали заключенных во внутренних тюрьмах НКВД и умерших в лагерях для политических. Не попали в статистику репрессированные крестьяне и депортированные народы. Потому к официальной (неточной) цифре 3,7 млн. стали добавлять 3—4 млн. человек, репрессированных при коллективизации в 1930—1932 гг., и 3,3 млн. человек, пострадавших при депортациях. Это составило более 10 млн. Только в России с 1923 по 1953 г. были арестованы примерно 41 млн. человек.
В июне 1957 г. маршал Г.К. Жуков, выступая на пленуме ЦК, говорил, что с 27 февраля 1937 г. по 12 ноября 1938 г. НКВД получил от Сталина, Молотова и Кагановича санкцию на расстрел 38 679 человек. Только в один день, 12 ноября 1938 г., Сталин и Молотов санкционировали расстрел 3167 человек[7].
Разоблачение Сталина и тех, кто противился курсу Хрущева, достигло апогея к XXII съезду партии (1961). Затем, после отставки Хрущева (1964), началось падение интереса к проблеме (частичная реабилитация Сталина) и появление чеканной формулы, на долгие годы ставшей обязательной для советских историков: «Нарушение ленинских норм партийной и государственной жизни нанесло вред делу строительства социализма, но не могло изменить природу социалистического общества, теоретических, политических и организационных основ деятельности коммунистической партии»[8].
Автор этой формулировки — П.Н. Поспелов, участвовал в написании краткого курса «Истории ВКП(б)» (1938), доклада Хрущева о культе Сталина, а в 1960-е гг. возглавлял peдколлегию многотомной истории КПСС. Разумеется, те, кто сам был участником террора, не могли последовательно противостоять режиму.
С именем Хрущева связана реабилитация миллионов жертв тоталитаризма, но с ним же связаны и репрессии. Ведь в бытность его секретарем Московской партийной организации только в столице в 1936—1937 гг. были репрессированы 55 741 человек, а когда Хрущев возглавлял Украинскую компартию, там в 1938 г. были арестованы 106 119 человек, в 1939 г. — 12 000 человек, в 1940 г. — более 50 000[9].
Хрущев санкционировал подавление выступлений в Берлине (1953), в Венгрии (1956), в Новочеркасске (1962). Уже после смерти Сталина был уничтожен крупный массив документов в архиве госбезопасности (1954). В оттепельные годы система террора была в значительной мере демонтирована, но не исчезла совсем. В правительстве Хрущева КГБ руководил генерал Серов, глава экспедиции по депортации калмыков и чеченцев.
При Брежневе несколько раз предпринимались попытки реабилитировать имя Сталина. Авторы юбилейных статей к 90-летию и 100-летию Сталина, опубликованных в «Правде» в 1969 и 1979 гг., стремились убедить сограждан, что «государь он был великий, но коммунист и человек плохой».
Большое значение для понимания трагедии народа имели книги вернувшихся из лагерей — А. Солженицына, Е. Гинзбург, В. Шаламова, Л. Разгона и многих других.
Попытки официальных идеологов послесталинского периода разделить советскую историю на «хорошую», ленинскую, и «плохую», сталинскую, были бесперспективны. Советские пропагандисты стремились защитить режим прежними методами, отдавая критике отдельных лидеров, но не поступаясь главным: престижем власти в целом. Нетрудно заметить связь между предпринимавшимися в 1970-х гг. попытками оправдать сталинские методы и резким сокращением публикаций о терроре, концлагерях и т.д.
С конца 1980-х гг. исследование советской репрессивной политики и ее итогов велось в различных направлениях. Прежде всего, многих интересовал феномен сталинизма. В 1989 г., к 110-й годовщине рождения И.В. Сталина, вышло в свет несколько книг, посвященных режиму его личной власти[10]. В них представлены различные точки зрения: сталинизм — это итог тоталитарного развития общества; это результат практики большевизма, борьбы за власть в 1920-е гг.; это закономерный в условиях тоталитаризма вариант модернизация экономики и социальных отношений. Под репрессивной политикой стали понимать не только расстрелы и ГУЛАГ, но и организацию голода в 1932—1933 гг., унесшего от 3 до 4 млн. жизней крестьян, и так называемое раскулачивание, затронувшее судьбы более 20 млн. человек[11].
Д.А. Волкогонов вслед за Троцким видел в сталинизме цезаризм, диктатуру единовластия. Историк назвал Сталина главным виновником репрессий. По его данным, только в 1937—1938 гг. подверглись арестам 4,5—5,5 млн. человек, из них расстреляно 800—900 тыс.
По мнению Ю. Каграманова, ленинский и сталинский периоды советской истории отличаются друг от друга, как якобинский режим от правления Наполеона; Сталина поддерживали представители люмпенизированных крестьян, дорвавшиеся до власти. Их «поразил вандейский синдром несварения нового»[12]. «Культ власти — в этом состоит сущность сталинизма», — такое определение давали некоторые советские исследователи.
Эти идеи не были новы. Многие из них выдвинул еще Троцкий, когда писал о советском термидоре и о том, что «сталинизм есть предательство, термидорианское отрицание» большевизма. Бывший лидер коммунистической партии утверждал, что 1937 год окончательно разделил ленинский и сталинский периоды «рекой крови»[13].
Думается, что более правы те, кто оценивает советскую историю как единый процесс становления, расцвета и распада тоталитарной империи[14].
Дозированные документальные материалы, в частности реабилитационные справки о процессах 1930-x — начала 1950-x гг. в «Известиях ЦК КПСС» (1989—1990), не давали полного представления о происшедшем. Потому внимание исследователей стала привлекать фондовая публикация следственных дел с необходимыми комментариями[15].
В 1987 г. была создана Комиссия Политбюро ЦК КПСС по реабилитации под председательством А.Н. Яковлева. В 1954—1961 гг. за отсутствием состава преступления были реабилитированы 737 182 человека, отказано в реабилитации 208 448; в 1962—1983 гг. реабилитированы 157 055 человек, отказы получили 22 754. Комиссия Яковлева за три с небольшим года реабилитировала более миллиона человек.
Следует упомянуть и инициативу М. Горбачева (1989) по реабилитации всех осужденных тройками, Особыми совещаниями и другими внесудебными органами (тогда, кстати, был посмертно реабилитирован отец Б.Н. Ельцина); реабилитацию всех участников кронштадтского выступления (март 1921 г.), провозглашенную Б. Ельциным в 1992 г., а также проведенную им же в 1994 г. реабилитацию всех участников крестьянского восстания в Тамбовской губернии (1919—1921).
Но и до сих пор Комиссия не завершила свою работу. Реабилитировав почти всех участников четырех известных московских процессов (1936—1938), она занялась изучением материалов 60 других таких же процессов 1930-х гг.
Характерны обвинения, выдвигавшиеся на подобных процессах: Зиновьева и Каменева обвиняли в подготовке терактов против Сталина и его окружения; Пятакова и Радека — в сговоре с Троцким и германскими нацистами. Когда судили Каменева и Зиновьева, Пятаков и Радек требовали их казни. На процессе Пятакова и Радека присутствовал Лион Фейхтвангер. В книге «Москва 1937-й» он проявил доверие к выдвинутым на процессе обвинениям. Ныне отдельные критики полагают, что, восхваляя мудрость Сталина, Фейхтвангер грозил Гитлеру большевистским кулаком[16].
Во многих архивах хранятся документы о репрессиях: фонды ревтрибуналов; решения областных и республиканских избирательных комиссий о лишении избирательных прав; личные дела лишенцев (крестьяне, торговцы, кустари, владельцы домов и др.), раскулаченных; инструкции о принудительных работах; списки заключенных концлагерей, списки бывших меньшевиков, эсеров, жандармов и полицейских; инструкции о чистках советского аппарата; информационные сводки ОГПУ—НКВД из перлюстрированных писем; фонды тюрем; личные дела репрессированных членов ВКП(б). Недавно началась передача из архивов бывшего КГБ в открытые архивы следственных дел репрессированных, решений троек и других материалов. Все эти источники еще только становятся предметом научного анализа и требуют к себе весьма критического отношения[17].
В настоящее время отечественная историография сосредоточилась на изучении репрессивной политики государства, направленной против отдельных профессиональных и этнических категорий граждан.
В 1960—1970-е гг. в официальных публикациях много писали о расстрелах коммунистов, чекистов и военных. Это делалось для оправдания репрессий ВКП(б)—НКВД, для своеобразного уравнивания положения партии и карательных структур с миллионами невинных жертв. Уже тогда выяснились поистине страшные цифры: в 1917—1934 гг. из состава ЦК ВКП(б) в 267 человек 197 были репрессированы. В те же годы из 32 членов Политбюро не были репрессированы только 8 человек; в ноябре 1938 г. из 93 членов ЦК комсомола были репрессированы 72.
Какое-то время имела успех версия относительно политического раскола в советском руководстве 1930-х гг., его разделения на «жестких» и «умеренных» (Киров, Бухарин и другие). Эта концепция подробно разработана О.В. Хлевнюком в книге «Сталин и Орджоникидзе: Конфликты в Политбюро в 1930-e годы» (М., 1993). Убедительных доказательств существования в Политбюро принципиальных разногласий Хлевнюк не приводит (ведь все члены политбюро голосовали за репрессии).
М.Я. Гефтер писал, что только «политические разногласия в правящей группе могли побудить Сталина к истреблению руководства партии», но и он не привел в подтверждение этого вывода веских аргументов[18].
Репрессии против военных в 1930-е гг. начались после политических процессов. По данным Д.А. Волкогонова, в 1937—1938 гг. погибло до 45 % командного и политического состава армии и флота. Тогда же были репрессированы 21 880 чекистов. Военные, репрессированные в то время, реабилитированы, хотя они участвовали во взаимном уничтожении. Чекисты реабилитированы не все (упомянем Г. Ягоду, Н. Ежова).
Из арестованных с конца 1938 по июнь 1941 г. 43 тыс. командиров и комиссаров в строй вернулись примерно 11 тыс. человек (наиболее известные примеры — Рокоссовский, Горбатов)[19]. Стало известно, что в 1950-е гг. 1342 бывших сотрудника НКВД—МГБ были осуждены, часть расстреляна (Берия, Абакумов, Кобулов и другие), 2370 сотрудников наказаны в административном порядке[20].
В начале 1990-х гг. появились книги, написанные детьми бывших руководителей партии и государства — Маленкова, Берия, Хрущева, пытавшихся оправдать родителей, что по-человечески можно понять[21]. Тогда же увидели свет беседы В.М. Молотова с Ф. Чуевым; бывший нарком иностранных дел по-прежнему стоял на своем: «1937 год был необходим».
Тогда же бывший работник прокуратуры, пенсионер из Харькова И.Т. Шеховцев обратился в суд с иском против писателя Олеся Адамовича, историка В.Д. Поликарпова и других «хулителей» чести и достоинства Сталина. Суд иск Шеховцева отклонил. Аналогичными соображениями руководствовался С.Грибанов, оправдывая вождя и учителя[22].
Факты, приведенные в статьях Б.Старкова, посвященных Ежову и Берия, не вызывают больших сомнений. И тому, и другому в свое время инкриминировали мнимые, а не действительные преступления (трудно поверить в то, что Берия был английским шпионом).
Берия сменил Ежова в 1938 г. Чтобы обрести общественный авторитет, он выпустил из тюрем ничтожно малую часть невинно осужденных. Именно он после смерти вождя прекратил «дело врачей», предложил некоторые реформы. Но можно ли забыть, что на его совести депортация народов и все преступления 1940-х — начала 1950-х гг., в том числе убийство 15 тыс. польских военнопленных в 1940 г. в Катыни[23]. Попытки осмыслить мотивы действий палачей привели к написанию нескольких книг, но это лишь начало изучения проблемы[24].
Основная масса книг о терроре посвящена отдельным его жертвам: писателям, ученым, деятелям искусства, малая часть — геноциду и депортированным народам — чеченцам, ингушам, калмыкам, крымским татарам и другим[25].
С темой террора связана и многоплановая проблема взаимоотношений интеллигенции и власти. В тоталитарном обществе реакция власти на инакомыслящую интеллигенцию вполне однозначна: ликвидация инакомыслия. Поэт В. Шенталинский, изучая в архиве бывшего КГБ следственные дела репрессированных писателей, обнаружил 200 томов списков расстрелянных людей и назвал их «самым страшным документом истории человечества»[26].
Изучение ранее секретных архивов привело к обнаружению многих рукописей писателей и ученых, помогло понять, как М. Горький, А. Фадеев и другие превратились в погромщиков российской литературы[27].
Многие исследователи отмечают жестокость, с которой происходило выселение людей, цинизм, с которым Берия, Серов, Кобулов получали полководческие ордена «за победу» над беззащитными людьми. (Чеченец Джандар Гаев, 1883 г. рождения, вспоминал, как в селе Хайбахое «людей загнали в большой скотный сарай ... заперли и стали его простреливать. После ... обложили сеном и со всех сторон подожгли. Люди в сарае сгорели, сарай обрушился на трупы. Это мы, то есть я и мой брат и другие, видели своими глазами. Думаю, в сарае погибло не менее 300 человек... Из моих родных, из нашего дома, погибли в том сарае ... мои старшие два брата ... Тута и Хату, их жены, жена сына Хату и его внук»[28].
Перспективными представляются попытки параллельного исследования организации системы террора нацистской Германии и большевистской России, идеологии национал-большевизма[29].
До сих пор мало изучена тема сопротивления террору. Наверное, примеры сопротивления следует искать не в отдельных выступлениях высокопоставленных функционеров, которые, поняв безвыходность своего положения, пытались как-то защитить себя или обвинить режим. Речь должна идти о восстаниях в лагерях, о высказываниях арестованных крестьян и рабочих, недовольных режимом.
Известен лишь один реальный случай покушения на Сталина, совершенный ефрейтором Савелием Дмитриевым, который 6 ноября 1942 г. открыл огонь из винтовки с Лобного места Красной площади по машине вождя. С. Дмитриев был расстрелян после истязаний 25 августа 1950 г.[30].
До сих пор ведутся споры о числе жертв террора. Зачастую разночтения — следствие смешения предмета исследования: общие потери населения страны в 1918—1953 гг., потери от внесудебных карательных органов, численность узников ГУЛАГа и т.д.
Общие потери населения в 1930-е гг. обозначают в пределах 9,8—13 млн. человек[31]. Для указания числа репрессированных обычно используют данные упоминавшейся выше докладной записки Хрущеву (1954), из которой следует, что с 1921 до начала 1954 г. было осуждено 3 777 380 человек, из них 642 980 приговорены к расстрелу. Другой документ, к которому часто прибегают, — итоговая справка «О нарушениях законности в период культа» (270 с. машинописного текста; подписана Н. Шверником, А. Шелепиным, З. Сердюком, Р. Руденко, Н. Мироновым, В. Семичастным; составлена для Президиума ЦК в 1963 г.).
Справка содержит следующие данные: в 1935—1936 гг. были арестованы 190 246 человек, из них расстреляны 2347; в 1937—1938 гг. арестованы 1 372 392 человека, из них расстреляны 681 692 (по решению внесудебных органов — 631 897); в 1939—1940 гг. арестованы 121 033 человека, из них расстреляны 4464; в 1941—1953 гг. (т.е. за 12 лет) арестованы 1 076 563 человека, из них расстреляны 59 653. Всего с 1935 по 1953 г. были арестованы 2 760 234 человека, из них расстреляны 748 146. В справке говорится, что инициатором арестов, расстрелов и депортаций был Сталин, инициатором расправы над Еврейским антифашистским комитетом — М.А.Суслов[32].
Третий документ составлен КГБ СССР 16 июня 1988 г. Указанное в нем число арестованных в 1930—1935 гг. — 3 778 234, из них расстреляны 786 098 человек. Трудно отдать предпочтение какому-либо из этих источников. Подсчеты потерь на местах — в областях и республиках — только начались[33].
Всплески особой жестокости зафиксированы в августе—сентябре 1937 г. Основная масса осужденных (не менее 60 % — крестьяне) обвинялись в сочувствии к Троцкому, Султан-Галиеву и Тухачевскому, в недовольстве властью.
В 1938 г. чаще обвиняли в шпионаже. Только в январе того года за «шпионаж» были расстреляны 138 человек, в том числе 94 поляка, 14 румын, 4 эстонца,
6 немцев, 1 кореец. «Шпионов» арестовывали главным образом исходя из национальности и места рождения. Например, в Татарии в 1938 г. были расстреляны 627 человек.
Известно, что поводом для очередного витка массовых репрессий стали события 1 декабря 1934 г.; в день убийства Кирова было введено в действие Постановление ВЦИК СССР об ускоренном следствии и немедленном расстреле по обвинениям в политических преступлениях.
Более точно подсчитать число жертв можно лишь по сохранившимся в местных архивах материалам заседаний судебных и внесудебных органов. Эта работа только начинается[34].
ГУЛАГу и спецпоселенцам посвящен ряд работ В.Н.Земскова[35]. Они преимущественно основаны на анализе официальных документов, исходящих из МВД, справок, представлявшихся руководителями карательных органов, и т.п. Потому приводимые им данные взял под сомнение В.П. Попов, отметивший, что в отчетах МВД, используемых Земсковым, определялась вместимость лагерей и тюрем, а не реальное количество содержавшихся в них заключенных.
По данным Земскова, число арестованных «за контрреволюцию» — 3,8 млн. человек, по данным Попова, — 4,1 млн. В 1940—1953 гг. среди заключенных было 35—48 % рабочих; 16—25 % служащих; 21—28 % колхозников[36].
Три указа — от 7 августа 1932 г., об охране колхозной и совхозной собственности, запрещавший крестьянам пользоваться плодами своего труда; от 26 июня 1940 г., предусматривавший наказание за опоздания и ограничивавший переход на другую работу; от 4 июня 1947 г., об ответственности за хищение государственного имущества, — дали максимальное число осужденных.
С началом войны связан рост числа расстрелов: вместо эвакуации политических ликвидировали. Известны расстрелы в Самаре в июле и ноябре 1941 г. — 10 645 человек, в Орле в сентябре того же года и т.д.[37]
Подсчеты А.Н. Дугина о составе лагерей, произведенные им на основе данных архивов ГУЛАГа, вызывают возражения. Дугин пишет, что через ИТЛ прошли 11,8 млн. человек, из них за «политические» преступления — 2—2,3 млн. Смертность в ИТЛ в 1937—1938 гг. составляла 5,5—5,7 %, в 1939 г. — 3,2 %. О.В. Хлевнюк упрекнул Дугина за то, что он, согласно градациям гулаговских документов (хранящихся в ГАРФ), причислил к политическим только тех, кто указан в графе «за контрреволюционные преступления», игнорируя «социально вредных» и «социально опасных» (103 513 человек в 1937 г., 160 415 — в 1938 г., 285 831 — в 1939 г.). Хлевнюк отмечает и то, что в данных о смертности в лагерях Дугин не учел погибших на этапах и в психушках[38].
Дальнейшее изучение проблемы зависит от источников и профессионализма исследователей. Требуют анализа сама система ГУЛАГа, деятельность его обслуги, работа НКВД, прокуратуры и причастных к репрессиям внесудебных органов. Нужно реконструировать быт лагерей, процесс лагерного «воспитания новых людей»[39].
Важно также понять, каковы истоки российского тоталитаризма, почему люди почти не оказывали сопротивления большевистскому «новому порядку».
Есть мнение, что история ничему не учит. Возможно. Но это не означает, что мы вправе забыть прошлое собственной страны, ее трагический опыт.
1. Статистика составлена в 1988 г. на основе данных управлений КГБ по 31 союзной и автономной республике СССР и 54 областных управлений. Хранится в Центральном архиве ФСБ РФ.
2. См., например: Троцкий Л.Д. Преступления Сталина. М., 1994; Агабеков Г.С. ЧК за работой. М., 1992; Кривицкий А. Я был агентом Сталина. М., 1991; Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991.
3. См.: Реабилитация: Политические процессы 30—50-х годов. М., 1991. С. 455; о М. Рютине см. также: Известия ЦК КПСС. 1989. № 6.
4. См., например: Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренный Военной коллегией Верховного суда СССР 2—13 марта 1938 г . М., 1938; Вышинский А.Я. Судебные речи. М., 1953; О методах и приемах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринская агентура. М., 1937.
«Литературная газета» 26 января 1937 г. вышла под заголовком: «Смести с лица земли троцкистских предателей и убийц». В числе подписавших статьи с призывами уничтожить «врагов народа» были А. Толстой, К. Федин, Н. Тихонов, Ю. Олеша, И. Бабель, Л. Леонов, М. Шагинян, В. Шкловский, Джамбул. По мнению М.Н. Покровского, архивы следовало использовать «во всех тех политических кампаниях, которые предпринимает советская власть и наша партия для разрешения научных вопросов момента» (см.: Хорхордина Т.И. Архивы и тоталитаризм: Опыт сравнительно-исторического анализа // Отечественная история. 1994. № 6. С. 153).
5. Доклад Н.С. Хрущева см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. Секретная инструкция о разрешении пыток действовала с 29 июля 1936 г., т.е. появилась за месяц до процесса против Каменева, Зиновьева и других.
6. См.: Аргументы и факты. 1990. № 5; Известия ЦК КПСС. 1989. № 11. С. 41.
7. См.: Исторический архив. 1993. № 3. С. 17; см. также: Яковлев А.Н. Горькая чаша. Ярославль, 1994. С. 165—166.
8. История КПСС. М., 1971. Т. 4. С. 510.
9. См.: Яковлев А.Н. Указ. соч. С. 161.
10. См.: Режим личной власти Сталина: К истории формирования. М., 1989; Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30—40-е годы. М., 1989; Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия: Политический портрет И.В. Сталина. М., 1989.
11. См.: Реабилитация. С. 9; Данилов В.П. Дискуссия в западной прессе о голоде 1932—1933 гг. и «демографической катастрофе» 30—40-х гг. в СССР // Вопросы истории. 1988. № 3. С. 121.
По мнению И.Е.Зеленина, каждый народ считал, что пострадал более других. Исследователь подвергает сомнению цифру в 15 млн. погибших от голода на Украине, приведенную в кн.: Голод-33. Народная книга-мемориал. Киев, 1991; см.: Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 34—35.
12. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Кн. 1. Ч. 2. С. 137; Троцкий Л.Д. Сталин. М., 1990. Т. 1—2; Каграманов Ю. Чужое и свое // Новый мир. 1995. № 6. С. 178, 180.
13. Троцкий Л.Д. Сталинизм и большевизм // Бюллетень оппозиции. 1937. № 58—59. С. 11, 13.
14. Представлений о «непрерывности» советской истории придерживаются М. Рейман, М. Малия и другие исследователи. См.: Рейман М. Ленин, Сталин, Горбачев. Преемственность и перерывы в советской истории. Прага, 1991; Малия М. Советская трагедия. Нью-Йорк, 1995.
15. См., например: Академическое дело. 1929—1931 гг. СПб., 1993. Вып. 1; Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова. Два следственных дела Евгении Гинзбург. Казань, 1994.
16. См.: Московские новости. 1988. 30 окт.
17. См.: Литвин А.Л. Следственные дела как исторический источник // Эхо веков. Казань, 1995. № 1. С. 170—176.
18. См.: Аргументы и факты. 1989. 16 сентября. № 37; Грехов В.Н. Расправа с руководством комсомола в 1937—1938 годах // Вопросы истории. 1990. № 11. С. 136—145; Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. М., 1991. С. 259—261.
19. См.: Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Кн. 1. Ч. 2. С. 276.
По данным А.И. Тодорского, в 1937—1938 гг. были репрессированы или уволены из Красной армии и Красного флота 509 человек высшего командного и политического состава из 764 состоящих на службе: 3 из 5 маршалов; 2 армейских комиссара из 2; 2 командарма 1-го ранга из 4; 12 командармов 2-го ранга из 12; 2 флагмана флота 1-го ранга из 2; 60 командиров корпусов из 67; 25 корпусных комиссаров из 28; 136 командиров дивизий из 199; 221 командир бригады из 397; см.: Дружба народов. 1988. № 3. С. 233—234.
20. См.: Аргументы и факты. 1989. № 43.
21. А.Г. Маленков писал в книге об отце, что размах репрессий 1929—1933 гг. был намного больше, чем в 1937 г., но последний стал нарицательным, поскольку тогда репрессии затронули правящую элиту. По его данным, в 1952 г. в стране насчитывалось 10 млн. осведомителей — платных и добровольных; см.: Маленков А.Г. О моем отце — Георгии Маленкове. М., 1992. С. 32, 55.
22. См.: Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф.Чуева. М., 1991; Процесс о чести Сталина: Хроника одного судебного заседания // Новое время. 1988. № 40. С. 38—39; Грибанов С. Заложники времени. М., 1993.
23. В статье о Ежове Старков писал об уважении к нему сотрудников НКВД; о выступлении против репрессий Каминского и Пятницкого см.: Starkov В. Narkom Ezhov // Stalinist Terror: New Perspectives. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. P. 33, 36; Он же. Кое-что новенькое о Берии // Аргументы и факты. 1993. № 46; Известия. 1992. 3 апр.
24. См., например: Берия: Конец карьеры. М., 1991; Инквизитор: Сталинский прокурор Вышинский. М., 1992; Ваксберг А. Царица доказательств: Вышинский и его жертвы. М., 1992; Он же. Нераскрытые тайны. М., 1993.
25. См.: Артизов А.Н. Судьбы историков школы М.Н.Покровского (середина 1930-х годов) // Вопросы истории. 1994. № 7. С. 34—48; Литвин А.Л. Без права на мысль. Казань, 1994; Пшеничный А.П. Репрессии архивистов в 1930-х годах // Советские архивы. 1988. № 6. С. 44—48; Тополянский В. Он слишком много знал: О судьбе профессора-врача Д.Д.Плетнева // Литературная газета. 1988. 15 июня; Заболоцкий Н.А. История моего заключения // Минувшее. Т. 2. М., 1990; Алексеева Л. История инакомыслия в СССР. Новейший период. Вермонт, 1984; Куманев В.А. 1930-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991; Борщаговский А. Обвиняется кровь. М., 1994; Костырченко Г.В. Кампания по борьбе с космополитизмом в СССР // Вопросы истории. 1994. № 8; Некрич А. Наказанные народы. Нью-Йорк, 1978; Бугай Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990. № 7; Он же. 20—40-e годы: депортация населения с территории Европейской России // Отечественная история. 1992. № 4; Он же. 20—50-е годы: Переселения и депортация еврейского населения СССР // Там же. 1993. № 4; Земсков В.Н. Принудительные миграции из Прибалтики в 1940—1950-х годах // Отечественные архивы. 1993. № 1.
27. См.: История одной экскурсии // Российская газета. 1994. 19 мая; Неизвестная должность великого гуманиста // Там же. 8 сент.
В селе Хайбах погибло около 700 человек; орденами и медалями за эту операцию награждены почти 600 человек, в том числе некоторые — полководческими; см.: Гаев С., Хадисов М., Чагаева Т. Хайбах: следствие продолжается. Грозный, 1994.
29. См.: Щербакова И. НКВД — Гестапо: Брак по расчету // Московские новости. 1991. 2 июня; Агурский М. Идеология национал-большевизма. Женева, 1980.
30. См.: Воля: Журнал узников тоталитарных систем. М., 1993. № 1; Эбеджанс С.Г., Важнов М.Я. Производственный феномен ГУЛАГа // Вопросы истории. 1994. № 6; Морозов Н.А., Рогачев М.Б. ГУЛАГ в Коми АССР (20—50-е годы) // Отечественная история. 1995. № 2; Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1918—1922. Казань, 1995. С. 311—314; Снегирев В. Бой на Лобном месте // Труд. 1992. 18 июня.
31. См.: Араловец Н.А. Потери населения советского общества в 1930-е годы: проблемы, источники, методы изучения в отечественной историографии // Отечественная история. 1995. № 1. С. 135—146.
32. См.: Источник. 1995. № 1. С. 117—128.
33. См.: Литвин М. У источника. М.: Сигналъ, 1997. С. 564—575.
34. См., например: История репрессий на Урале в годы советской власти: Тезисы научной конференции 25—26 октября 1994 г. Екатеринбург, 1994.
35. См.: Земсков В.Н. Спецпоселенцы (по документации НКВД—МВД СССР) // Социологические исследования. 1990. № 11; Он же. К вопросу о репатриации советских граждан. 1944—1951 годы // История СССР. 1990. № 4; Он же. Массовое освобождение спецпоселенцев и ссыльных (1954—1960 гг.) // Социологические исследования. 1991. № 1; Он же. ГУЛАГ: Историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. № 6; Он же. Судьба «кулацкой ссылки» (1930—1954) // Отечественная история. 1994. № 1.
36. См.: Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923—1953 гг.: Источники и их интерпретации // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20, 25—27.
37. См.: Родина. 1993. № 7. С. 61.
38. См.: Дугин А.Н. Сталинизм: легенды и факты // Слово. 1990. № 7. С. 23, 25—26; Хлевнюк О.В. 1937: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 155—156; Кондратьев Ф. Советская психиатрия: секреты перевернутой страницы истории // Российская юстиция. 1994. № 1. С. 24—30.
39. См.: Театр ГУЛАГа: Воспоминания, очерки. М., 1995; Чухин И. Интернированная юность: История 517-го лагеря интернированных немок НКВД СССР. М.; Петрозаводск, 1995; Азаров Ю. Грунтовые люди. М., 1990.
